Рэмсей наблюдал за глупой игрой, и его глаза то и дело обращались к рыжей гриве дочери Кеннеди. Эта девка не стеснялась привлекать всеобщее внимание, размахивая своими перепачканными юбками. Рэмсей сжал челюсти, увидев столкновение Тины с Гэвином и услышав их безудержный смех.

Цепляясь друг за друга, парочке наконец удалось подняться, и Огонек, увидев «санки» Гэвина, вновь зашлась от смеха:

— Эх ты, увалень! Ты же раздавил свой череп!

С преувеличенным беспокойством тот начал ощупывать голову, а Тина продолжала веселиться:

— Да не беспокойся за мозги, они у тебя находятся гораздо ниже!

Внезапно темное лицо Дугласа, угрюмое, как и всегда, появилось перед ними. На несколько мгновений молодым людям удалось придать серьезное выражение лицам, но они не удержались и снова расхохотались.

— В тебе абсолютно отсутствует сдержанность, — процедил Рэм, обращаясь к Тине.

— А ты — злобный старый сухарь, который уже забыл, что такое веселье, — ответила она.

Словно молния сверкнула между ними в этот момент, и любому стало бы понятно, что они действительно заслуживают свои прозвища — Сорвиголова и Огонек.

Глава 14

Огромная королевская церковь в Стерлинге не смогла вместить всех приглашенных. Епископ Кеннеди прибыл из Сент-Эндрюса, чтобы обвенчать молодых. Арчибальд Кассилис оглядывал свой клан, вскоре Им всем надо будет собираться опять на свадьбу дочерей Роба Кеннеди. Рэм Дуглас и наследник Арана возьмут в жены обеих племянниц Кассилиса, но пока еще никто не поставил об этом в известность отца девушек. Элизабет, конечно, будет возражать против брака с Дугласом, но ведь та трагедия произошла слишком давно, а женщина должна уметь забывать и прощать. Глава клана подчиняется приказам короля, а семейство Кеннеди — главе клана. Он только подождет, пока все вернутся со свадьбы.

Мэгган Кэмпбелл, побледневшая от волнения, шла по проходу с отцом и чувствовала себя одинокой, как никогда. Ее мать давно умерла, а старшая сестра была выдана замуж за Маклина, и теперь они вряд ли встретятся. Тут невеста увидела Донала, в напряжении ждущего у алтаря, и поняла, что больше не боится. Донал любит ее, и в мире, где желание женщины не значит ничего, Мэгги Кэмпбелл может считать себя счастливой:

Пара получила святое причастие, и епископ начал службу. В своей проповеди он осуждал грех гордыни. Тина, оглядывая высоко поднятые головы собравшихся, подумала, что ни одна проповедь, даже самая длинная, не избавит шотландцев от этого греха. Епископ тем временем заклеймил позором мужскую похоть и женское распутство. Лишь только затронул тему супружеской измены и внебрачных связей, как король выразительно кашлянул. Не делая паузы, священнослужитель тут же задал вопрос:

— Кто отдает эту женщину этому мужчине?

Аргайл, неповоротливый в своей серебристой волчьей шкуре, вложил руку дочери в ладонь Донала.

Элизабет Кеннеди плакала, не скрывая слез. Свадебный банкет начался в два часа дня и должен был продолжаться до двух ночи. Столы ломились от угощения, демонстрируя богатство кланов, доставивших сюда скот, рыбу из своих озер и дичь из лесов. Но всеобщее удивление и восхищение вызвал высоченный торт, шедевр мсье Бюрка. Верхняя часть этого сладкого чуда представляла морскую гладь, из которой выпрыгивал дельфин — символ клана Кеннеди.

В первые часы пиршества все шло великолепно, но к вечеру большинство участников перепились. Король и королева разошлись, и каждый наслаждался обществом своих собеседников. Джеймс Стюарт танцевал с Джанет Кеннеди, которая вовсю веселилась, не чувствуя ни малейшего стыда. Королева Маргарет проявляла явную благосклонность к Арчи Дугласу, юному честолюбцу, для которого власть стояла превыше всего.

Остальные Дугласы предпочли свадебному столу охоту. Колин мог превосходно держаться в седле, а Гэвин и Камерон побились об заклад со своими двоюродными братьями Ианом, Драммондом и Джеми, что добудут больше дичи. Сезон охоты на оленей как раз начинался, и молодые люди знали, что, когда вечером они вернутся в замок, еды и питья будет еще вдоволь и им составят неплохую компанию сговорчивые молодые женушки, чьи мужья к тому времени допьются до беспамятства.

Валентина танцевала без устали и с таким количеством партнеров могла полностью игнорировать Патрика Гамильтона, наказывая его за то, что тот не приехал в Стерлинг раньше. Сын адмирала вынужден был ссориться с влиятельными, хоть и внебрачными сыновьями Гордонов и Стюартов, чтобы получить возможность пригласить Тину на танец.

На мили вокруг замка толпы людей жгли костры, пели, дрались, вопили и занимались любовью, и все это под визгливые звуки волынок. Тем временем праздновавшие в замке становились все более и более неуправляемыми. Матери семейств при виде начавшейся вакханалии с презрением удалились, уводя младших дочерей от греха подальше. Непристойные песни, которые сопровождались столь же непристойными жестами, звучали повсюду. У многих на коленях сидели служанки с задранными юбками. Ритмичный стук оружия и кружек по столам как бы аккомпанировал требовательным крикам в адрес жениха:

— Целуй, целуй, целуй!

Донал подчинился. Невеста начинала нервничать все больше. Арчибальд Кэмпбелл опрокидывал бокал за бокалом; глава клана Дугласов, еле ворочая языком, перечислял интимные достоинства всех женщин, попадавших в поле его зрения. Валентина оставалась в зале только по одной причине — она опасалась за Мэгги.

Толпа продолжала скандировать:

— Раздевай, раздевай, раздевай!

Тине удалось добраться до невесты и протянуть ей руку, но в этот момент все вскочили с мест и кинулись к молодым. Женщины во главе с королевой и сестрами Ховард стали срывать одежду с Донала, а группа пьяных мужчин высоко подняла Мэгги, разрывая на ней платье и фату. Дочь Кэмпбелла кричала и плакала, но толпа, перешагивая через бесчувственные тела перепившихся гостей, тащила молодых в спальню. Тина ничем не могла помочь, и ей оставалось только отталкивать от себя жадные руки. Донал и Мэгги были уже совершенно раздеты, и жениха швырнули на кровать, на рыдающую невесту, хором вопя непристойность, рифмующуюся с «люби, люби, люби!» Рэмсей Дуглас, заглянув в комнату, увидел, как Тина торопливо пробирается к дверям. «Как всегда, в гуще событий», — подумал он.

Мэгги билась в истерике. Донал понял, что игра зашла слишком, далеко, и огляделся в поисках помощи. Дункану и Патрику Гамильтону слишком нравилось это зрелище, чтобы прекращать его; Дэви, пьяный, был еще хуже трезвого. Отец Мэгги, граф Аргайл, не смог даже одолеть ступени, ведущие в спальню. Хуже всего были бабы, похотливо шарящие по всему телу Донала. С последней надеждой он обратился к королю:

— Сэр, помогите!

— Помочь тебе переспать с женой? — усмехнулся Джеймс. Но, протиснувшись к кровати, он увидел, что невеста теряет рассудок, и резко приказал всем покинуть комнату. Гости, спотыкаясь и поддерживая друг друга, побрели прочь.

Мэгги рыдала, уткнувшись в подушку, Донал неуклюже пытался утешить ее. Постепенно невеста затихла. Она поняла что отныне единственным источником защиты, любви и ласки будет этот мужчина, жалостливо гладящий ее по голове и повторяющий:

— Не плачь, моя девочка.

Ничто в замке так не понравилось Рэму, как охота, и, поскольку его братья на следующее утро страдали от похмелья, он решил отправиться в лес один. В конюшне Дуглас не нашел прекрасной кобылы редкой масти, и удивился, что кто-то еще, кроме него, может подняться в такую рань.

В гуще леса все его чувства сразу обострились. Неподалеку послышался глухой рев, и Дуглас направился к поляне, уже зная, кого он там увидит. Это был дикий бык, вид, сохранившийся с древнейших времен. Тогда целые стада таких животных паслись на горных склонах Шотландии. Бык угнал двух домашних коров, и небольшое стадо уже включало дикого теленка. Охота на это животное была более интересной, но и более опасной, чем на оленя или дикого кабана. Разъяренный бык становился непредсказуемым и мог кинуться в любую сторону, стремясь поддеть и разорвать врага длинными изогнутыми рогами.